Отрывок №1. Хантер. Э.Маст

Холодный ветер сквозняком обдул меня, заставив съёжиться на холодном бетоне. Я резко подскочила, долго приходила в себя, пытаясь понять, где я нахожусь. Вдалеке послышалось щебетание птиц и шарканье метёлок по мокрому асфальту. Я всё ещё под мостом.

Я села на бетон, обхватив колени руками. Жутко холодно. В горле стоял ком, во рту пересохло, а глаза опухли от слёз. Глаза снова наполнились слезами, которые непроизвольно потекли по моим холодным щекам. Я не могла поверить в случившееся. Не могла дать разумное объяснение своему побегу. Я не могла думать. Моей семьи больше нет. Их нет. Они все мертвы. Их всех убили. Я в этом уверена. Их убили. Отец не мог этого сделать. Он знал, что его хотят убить. А я просто не поверила ему. Называла их сумасшедшими, сопротивлялась. Если бы не я, все были бы живы. Все! Мы бы сейчас были во Франции. Живые! Это я во всём виновата. И только я! Если бы не мой каприз и не мой протест против отъезда, всё было бы по-другому. Мне нет оправдания. Мне нет прощения. Я не хочу жить. Почему я осталась?! Зачем?!

— ЗАЧЕМ?! — сама не замечая, я прокричала это вслух. Птицы резко взлетели с деревьев вверх, рассекая утренний туман. Слёзы перестали капать, и, стерев со щеки последнюю слезу, я потрогала свою одежду.

Одежда слегка подсохла, но была ещё мокрой. Я вытряхнула содержимое рюкзака. Деньги, жёлтый конверт, вещи, телефон, ванные принадлежности и куча всякой мелкой ненужной ерунды. Сняла с себя мокрую одежду и надела сухую. Запасной обуви у меня не было, пришлось обуть сырые кеды. Вместо куртки надела тёплую толстовку. Все действия были как на автопилоте. Мокрую одежду отбросила в сторону и сложила остальные вещи и деньги в рюкзак. По моим подсчётам, у меня было не меньше семидесяти тысяч. Пришла очередь жёлтого конверта.

В нём лежали паспорта, загранпаспорта, водительские права и кое-какие документы. Я взяла свой паспорт, права, загранпаспорт на своё имя. По новым документам я теперь Энни Ноэль, уроженка Франции, гражданка США, 27 сентября 1986 года рождения. Я взглянула на свои часы: 27 октября 2002 год 6:30 утра.

— Ну что же, с днём рождения, Энни Ноэль!

Надев рюкзак на плечи, я вышла в парк. Туман потихоньку рассеивался. Дворники собирали листву и жгли её в баках. Листья, промокшие от дождя, еле тлели. Попросив у дворника зажигалку, я подожгла жёлтый конверт со всем содержимым и выбросила в бак. Теперь от моей семьи не осталось ничего. Я ещё долго смотрела на огонь. Внутри была пустота. Натянув капюшон, я пошагала прочь из парка.

Мысли в голове путались. Что? Как? Куда? Куда идти? Зачем? В чём смысл? Зачем жить? Я одна. У меня никого нет. Никому верить нельзя. Я шагала по улице, не замечая луж, людей, открывающихся магазинов, проезжающего транспорта. Проходя мимо газетного киоска, я резко остановилась. Крупные буквы «Нью-Йорк Таймс» гласили:

«Крупный бизнесмен покончил жизнь самоубийством».

А далее текст: «Сегодня ночью крупный бизнесмен, основатель „Макклейн Корпорейшин“ Филипп Макклейн был найден убитым в своём собственном доме. Бизнесмен застрелил всех членов своей семьи: троих детей, жену — и после этого покончил жизнь самоубийством, оставив предсмертную записку. Супруги Стоун, живущие по соседству, услышали шум в районе двенадцати часов ночи в доме Макклейнов и вызвали полицию. К сожалению, полиция приехала поздно. Как сообщает детектив Форт, Филипп Макклейн в 23:00 отпустил охрану, сославшись на то, что не видит причин для беспокойства. После ухода охраны из дома Филипп убил детей и жену. По всей вероятности, Натали Макклейн боролась с супругом, но следов насилия на теле убитой не обнаружено. Видимо, этот шум и слышали соседи, вызвавшие полицию. Детали преступления в интересах следствия не разглашаются. По опросам соседей, семья Макклейн казалась всегда образцовой, была спокойной, уважаемой. Никто не мог и предположить, что Филипп Макклейн мог пойти на убийство. Однако факты налицо и…»

Дальше читать я не хотела. Мутило. Вокруг сплошная ложь. И, по всей вероятности, шум, который слышали соседи, — это была я, когда всё крушила в кабинете отца. Господи, за что мне это? За что?

Что мне теперь делать? Как быть? Я числюсь среди убитых. Мои похороны пройдут послезавтра на Нью-Йоркском кладбище. Для всех я умерла вместе с семьёй. Отец не зря написал мне записку. Он знал, что меня нет дома. Знал, что я могу спастись, поэтому написал. Даже перед лицом смерти он защищал меня. А я предала его. Как же я хочу вернуть всё назад. На один день назад. Всё было бы иначе. Всего один день.

Слёзы вновь хлынули из глаз. Но я нашла в себе силы, вытерла лицо и, натянув капюшон, пошла. Я шла, куда глаза глядят. Бесцельно. Просто шла в пустоту. Я перешла через бруклинский мост с нижнего Манхеттена до Бруклина. Я никогда не была в этом районе. Ноги болели и гудели, время подходило к обеду. Недалеко от моста были смотровые площадки. В стороне продавали хот-доги, но кусок мне сейчас даже в горло не полезет. Я купила баночку содовой и присела на скамейку, глядя на нижний Манхеттен. Зачем я сюда пришла?

Мне нужно что-то делать. Но только что? К кому пойти? Во Франции у меня есть прабабушка. Но я не уверена, вспомнит ли она меня, и вообще жива ли она. Я не видела её уже лет десять. Больше, насколько мне известно, у меня нет родственников. У меня нет ни дедушек, ни бабушек. Мою мать воспитывала бабушка-француженка, а родители отца вместе с его братом погибли в автокатастрофе, когда меня ещё не было. У родителей не было ни братьев, ни сестер.

Я одна, совершенно одна. И Боже, мне всего шестнадцать. Ещё вчера я чувствовала себя слабым, беззащитным, капризным ребёнком, а сегодня я уже была старше своих лет, лет на десять. От детства не осталось и следа. Все тонкости подросткового возраста исчезли в одночасье. Меня это больше не беспокоило. Нужно было думать, чётко принимать решение: я взрослый человек. Любая оплошность может стоить мне жизни….